Бурные дни Левитана
«Есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и все на земле только ждет, чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью». Можно сказать, что среди поздних работа великого Левитана есть и такие, в которых невооруженным глазом каждый сможет разглядеть жажду к жизни. В некоторых его работах страстная жажда жизни выливалась в повышенно-экспрессивной форме, выражаясь в динамизме образов, пастозной, рельефной фактуре, порой как бы возбужденности эмоционального строя полотна.
Одной из таких картин можно назвать полотно «Бурный день». В этой картине можно ощутить стремительность ритма, с которым художник кладет все новые слои мазков. В некоторых поздних работах великого Левитана можно найти чувство смертельной тоски, обреченности. Больше всего к этому числу можно отнести подготовительные эскизы, этюды к картине «Буря. Дождь» (1899), сюда можно отнести и саму картину.
Вид «лесного кладбища», где среди пеньков сложены поленницы дров, готовые рассыпаться под спазматическими порывами сильного ветра, гнущего и ломающего редкие беспомощные деревца, пронизан каким-то ноющим, нервным ритмом, ощущением беспросветной не уютности и свинцового холода сгущающейся непогоды.
Стоит заметить, что подобные работы были редкостью для Левитана, они не преобладали в быту Левитана в конце 1890-х годов. Хотя бывали у Левитана и моменты бессильного отчаяния и бездеятельности. Именно в такие моменты они отлично участвовали в художественной жизни Исаака Левитана. Он показывал картины на многочисленных выставках в России и за рубежом, а с 1898 года начал преподавать в родном Училище живописи, ваяния и зодчества рядом с Валентином Серовым и Константином Коровиным.
Левитана, не смотря на его тягу к жизни среди природы и чуждости «злобе дня», можно было смело отнести к художникам - гражданам. Именно по этой причине, Левитан видя неполное понимание его искусства иными из членов правления Товарищества передвижников и на отток молодых сил из этой во многом утратившей в 1890-е годы прежнюю значительность организации, не покидал ее рядов.
Левитан чувствовал свою связь с лучшими традициями этой организации. Также Левитан довольно остро ощущал необходимость новых форм и идей в искусстве. Довольно часто Левитан оказывался сам причастный к утверждению новых стилевых тенденций.
Исаак Левитан живо интересовался деятельностью «мирискусников», даже заставлялся вместе с ними на положившей начало этому объединению «Выставке русских и финляндских художников» (1898), и на выставках «Мира искусства» (1899,1900). Также он не однократно принимал участие в зарубежных выставках новых направлений, например в объединении «Мюнхенский Сецессион», которое играло не последнюю роль в формировании стиля модерн. Современники вспоминали, что для позднего Левитана стало характерным «внимательное и тревожное» отношение к новейшим течениям в современном западном искусстве.
Был понятен интерес Левитана к поискам русских «западников», французских постимпрессионистов и к модерну в целом. Кроме его любви к русской культуре, прекрасного знания поэзии, музыки, родины, у Левитана вырисовывался огромный интерес к европейской классической и современной культуре.
Левитан предпочитал читать Шекспира, Сервантеса, Гете и других гениев прошлого, любил музыку Вагнера. Грига, высоко ценил Мопассана, ранние вещи д'Аннунцио. Художник, стремившийся противопоставить прозе и пошлости действительности подлинную культуру чувств, не мог ощущать себя вполне чуждым живописцам круга Александра Бенуа, модернистам, сделавшим смыслом своей деятельности программное утверждение высокой культуры и совершенствование стилевого начала в искусстве.
Именно открытия Левитана можно назвать важным фактором формирования модерна в России. Но стоит сказать, что ни мирискусником, ни модернистом Левитан так и не стал. Левитану был чужд отход от реальности в разнообразный мир мифов, грез. Ему было чуждо многое, что в то время относилось к идеалам модернизма. Чуждыми ему были элитарность, эстетство и манерность некоторых из мирискусников. У Левитана были художникик, творчество которых он сильно ценил, это Валентин Серов, Михаил Нестеров, Паоло Трубецком, Константин Коровин. Именно эти люди сохраняли ценность и гуманность нового искусства.
За Левитана отлично могли бы сказать слова Тимирязева: «Напрасно цепи новой красоты рвутся из пределов действительности, пытаясь дополнить ее болезненными фантазиями мистики или бредом морфиномана. Одна действительность была и будет предметом истинного, здорового искусства».
За такие качества Исаака Левитана, его уважали и ценили мирискусники. Александр Бенуа, писал, что Левитан - «самый яркий представитель простого здорового реализма» в пейзаже, «гениальный, широкий, здоровый и сильный поэт, тесно сжившийся с природой».
Сергей Дягилев, считал, что «если искать в полотнах наших художников свежести тургеневского утра, аромата толстовского сенокоса или меткости чеховских штрихов, Левитан... может подать руку этим поэтам». Эти определении можно отнести к Левитану и на последних годах его жизни. В это время когда образы его искусства, также как и у Чехова в последние годы жизни, вплотную приблизились к художественной проблематике, абсолютизированной символизмом.