И. Гинзбург - "Левитан". Страница 9

Стоял ясный теплый вечер, вдали на дороге виднелись фигуры богомолок. Как выразилась Кувшинникова, «все выглядело таким ласковым, уютным...

И вдруг Левитан вспомнил, что это за дорога.. . Мы заговорили о том, какие тяжелые картины развертывались на этой дороге, как много скорбного было передумано здесь...» На следующий же день Левитан с большим холстом был на этом месте и в несколько сеансов написал всю картину с натуры. В левитановской «Владимирце» нет ни уюта, ни «ласковой» устроенности на земле. Осталась огромная равнина с далеко уходящим безлюдным и размытым шоссе.

В отличие от частых в живописи передвижников навязчивых акцентов и эффектов, тоскливую мысль о безыменном горе «колодников» Левитан выразил здесь одной пустой и печальной дорогой, проходящей к пустынному горизонту, создав нужное впечатление почти неуловимыми колебаниями сумрачных цветов.

Однако далеко не все «хмурые» и «пасмурные» вещи Левитана действительно полны той созерцательности и грусти, которую обычно видела в нем современная критика и которая отчасти проявлена им во «Владимирке».

Такие его замечательные работы, как серо-голубая «Лунная ночь в деревне» (1897), с холодной и оголенной ночной улицей; как деревенские «Сумерки» (1899), с сырой вечерней травой, стенкой сарая и желтым осколком месяца на сиренево-сером небе; наконец, как одна из его лучших вещей «Летний вечер» (1900) - все они прежде всего говорят полным голосом о глубоком и любовном знании Левитаном природы современной ему русской деревни, об умении видеть ее незамутненными «слезой» глазами. А «Ветхий дворик» (1890) силой своей крепкой реалистической живописи навсегда останется кратким и выразительным историческим документом, вопреки своему сентиментальному названию, а быть может, и вопреки настроению Левитана, с которым он принимался за работу над ним.

28 001

«Что наши теперешние выставки, - писал критик А. Далькевич, - как не необозримое море пейзажей», к тому же (добавим) донельзя трафаретных и однообразно-унылых. Руководство Передвижных выставок, бережно храня заветы лучших дней передвижничества, и требуя идейности и содержательности от своих членов, не видело, что на деле содержательность живописи неуклонно вырождалась в пошлое либеральничание, наблюдательность - в умиленное созерцание, психологическая характерность - в слащавые штампы.

Наиболее чуткие из нового поколения передвижников не могли этого не замечать. За исключением Репина и Сурикова, к середине 90-х годов также уже терявших могучую реалистическую зоркость, на Передвижных выставках оставались от их крепкого старого ядра лишь слабые остатки. Им почти нечего было противопоставить сюжетной новизне, салонной грации и графической изысканности молодого «Мира искусства», провозглашавшего к тому же на первых порах полную свободу и независимость художественных вкусов; немалую роль сыграли и призывы «Мира искусства» учиться у Западной Европы.

Мирискусники прекрасно понимали, что в лице Левитана они имеют дело с крупнейшим русским пейзажистом, хвалили Левитана, приглашали его на свои выставки. С Дягилевым и Бенуа Левитан мог потолковать о живо задевавших его вопросах живописной техники, о новейших течениях в европейском искусстве. Наконец, Левитану, возможно, и льстило его признание изысканными петербургскими эстетами: недаром в воспоминаниях и письмах друзья и современники Левитана часто укоряли его за тщеславное удовольствие, которое он испытывал от сближения и знакомства с покровителями из дворянской и буржуазной знати.

Но Левитан не порвал с Передвижными выставками. Несмотря на упреки в малодушии, которые ему небезосновательно расточали обе противные стороны и от которых он немало страдал, он продолжал выставлять на Передвижных выставках, хотя принял участие и в первых выставках «Мира искусства». При всей пестроте молодого «Мира искусства» и подчеркиваемой им самим «либеральности», последний нес в себе слишком ощутительную для Левитана струю дворянской романтики, изощренности и чванства.

Как многие другие современные Левитану мелкобуржуазные художники, он мучительно для себя решал вопрос о выборе между европеизированным «салоном» «Мира искусства» и вскормившими передвижниками. И те и другие не удовлетворяли Левитана. Большому художнику-реалисту не могли заменить полнокровной любви к жизни и природе ни жеманное творчество мирискусников, ни передвижнически-народническая «тоска по утраченной идее».

Много лет спустя, когда творческая линия т «Мира искусства» была уже совершенно ясна и прикрывать ее не приходилось, яснее стало и для мирискусников их глубокое отличие от живописи Левитана. Так, критику Муратову пришлось признать, что хотя „в пейзажах Левитана почти никогда нет фигур [...], невольно приходит мысль, что если бы в них были фигуры, то это были бы фигуры, взятые из передвижнической живописи". На языке мирискусников это значило, что в картинах Левитана естественно было ждать крестьянских фигур. Пришлось признать также, что более широкая и свободная живопись Левитана и некоторые его импрессионистские приемы слишком поспешно принимались мирискусниками за решительный «отход» от реализма. Творчество Левитана даже в годы наибольшей его славы и успеха, когда он близко соприкоснулся с эстетской верхушкой Петербурга и Москвы, не стало, подобно последней, воспевать лирику «дворянских гнезд».

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11

Киселев А.А. "Горная река"

Бялыницкий-Бируля В.К. "Начало весны"

Жуковский С.Ю. "Весна"