Левитан поступил в Московское Училище Живописи, Ваяния и Зодчества 22 лет (его собственное прошение, помеченное 1873 г., хранится в делах Училища).
Там же учился его старший брат. Московская школа того времени носила очень симпатичный характер, благодаря отсутствию какой бы то ни было официальности в приеме учеников, отсутствию академических тенденций и особенно влиянию Перова. В воспоминаниях М. В. Нестерова находим: „Московская школа носила на себе тот своеобразный яркий отпечаток страстного увлечения и художественного подъема, вызванного удивительной личностью и горячей проповедью Перова, когда, казалось, пульс жизни школы бился особенно ускоренно, когда там вместе с Перовым работали Саврасов, Прянишников, Евграф Сорокин"...
Из студии Перова Левитан перешел в мастерскую Саврасова, заинтересовавшегося даровитым учеником. Там уже работали бр. Коровины, Святославский. „Мастерская Саврасова, - говорит Нестеров, - окружена была таинственностью, там видимо священнодействовали, там уже писали картины". Там царил тот подъем, то одушевление, которые вызывались искренней и страстной проповедью любви к природе, новизной и свежестью знаменитой саврасовской картины, тогдашних работ Поленова.
Левитан, несмотря на ужасные условия жизни, работал очень упорно и успешно, и уже в 1877 г. печать отмечает его работы, появившиеся на ученическом отделении передвижной выставки. Одно время неизвестное лицо вносило за него плату за учение, а под конец пребывания в школе он сделался стипендиатом кн. Долгорукова, тогдашнего московского генерал-губернатора. По словам Нестерова, не конченная, но полная поэзии, картина Левитана „Симонов монастырь" была одной из лучших вещей первой самостоятельной ученической выставки, в 1879 г. Лето этого года он жил на даче около полустанка Салтыково Нижегородской железной дороги, где упорно работал над картиной „Вечер после дождя", которую и продал потом в Москве кому-то за 40 р., не сразу получив возможности выехать в Москву за отсутствием сколько-нибудь приличного костюма. Несомненно, почти с первых ученических шагов Левитан выдавался среди товарищей и уже был надеждой в глазах многих, а в период с 1881 - 84 г. обращает на себя общее внимание работами на ученических выставках. Одна из них, известная „Осень", написанная в мастерской Саврасова, уже приобретается Третьяковым. К этому времени относится очень важный для художественного развития и совершенства Левитана „Останкинский период" его деятельности, когда, по словам Нестерова, „он работал с колоссальной энергией, изучая в природе, главным образом, детали". Он получил материальную поддержку от школы с предложением отправиться на этюды на Волгу, но вместо Волги поселился в Останкине с больной сестрой.
Несомненно, Левитан складывался под влиянием царившего реализма и в первых своих „засушенных" работах старался быть точным копировщиком природы, наверно, тоже преклоняясь пред Шишкинской строгостью и точностью.
В этом отношении так характерны, напр., были появившиеся на посмертной выставке „Солнечный день" (самая первая его картина) и „Зима", а также его ранние этюды. За деталями здесь еще не чувствуется широкой формы, понимания рисунка масс; местами Шишкинский рисунок понимается как бы еще только в смысле деталирования, местами коричневатая, как бы унаследованная у Саврасова, живопись, несмотря на знакомство уже с Поленовским колоритом. По-видимому, и у Левитана, как у очень многих крупных художников, был период, когда ему казалось, что самый правильный путь к „достижению" точнейшее фотографическое копирование природы, не мудрствуя, не следуя никаким традициям, стараясь передать буквально все, что видишь. Путь утомителный, тяжелый, но может быть дающий очень прочный фундамент для будущего свободного рисунка, понимание которого к Останкинскому периоду уже сложилось у Левитана. Во всяком случае, пристальное и непосредственное изучение повело и должно было повести у него не к нелепому сухому выписыванию деталей академического пейзажа, а к тому тонкому изяществу рисунка, благодаря которому его позднейшие вещи, изумительно широко и свободно - по тому времени - написанне, кажутся детально законченными, и которые так характерно в индивидуальном складе Левитановской техники.
Думается, что и весь ансамбль Останкина, одного из самых очаровательных, впечатляющих мест в окрестностях Москвы, с оригинальнейшим сочетанием огромного парка, старинного прекрасного дворца и знаменитой, еще более старинной, совсем из другой эпохи церкви, давал богатый материал для художественных восприятий, постоянно повышал, так сказать, художественное самочувствие. Любовь к природе, к её постоянному созерцанию, сделала в это же время Левитана страстным охотником и рыболовом.
 А.К. Саврасов. Фото |  Золотая осень. 1895 |  Вечер. Золотой Плёс. 1889 |